Легенды Гайдамацкой пещеры

Узнал я о ней из письма, а затем — при личной встрече — из рассказа Владимира Гончаренко, студента Приазовского технического университета. Отец ему рассказывал, что много лет назад, когда расспрашивал жителей о местах на Кальмиусе, где рыба хорошо клюет, один старик сказал ему; «Посидите с удочками у Гайда­мацкой пещеры — будете с уловом. И на уху надергаете, и на жареху».

И сам Владик (мой собеседник предложил мне называть его так) в соседнем селе от другого старожила услышал рассказ о Гайдамацкой пещере, к которой тот в детстве с местными ребятиш­ками ходил и которую они не раз облазили, вспугивая тучи летучих мышей. Название села Вла­дик просил меня в очерке не указывать, а то вездусущие туристы легко выйдут на пещеру, хлынут туда и — вполне возможная вещь — испоганят этот оригинальный и — можно, наверно, так сказать — исторический уголок Приазовья. «Напишите, что она находится в каком-нибудь часе без малого езды от Мариуполя», — предложил он, и я обещал ему поступить именно так. Но должен заметить: если Гайдамацкая пещера в течение веков обросла легендами, то сама она не выдумка, а реальность, в чем автор этих строк убедился, лично побывав в ее чреве.

Прежде всего возникает вопрос: откуда здесь, на Кальмиусе, на востоке Украины, гайда­маки, ведь гайдамачество — явление западное. Слово это — «гайдамак» — турецкое, означа­ет — «нападать». Им, как известно, называли участников народно-освободительного движе­ния на Правобережной Украине, направленного, главным образом, против национально- религиозного гнета. Оно возникло во втором десятилетии XVIII века на Волыни и в Запад­ной Подолии. Так откуда же взялись гайдамаки на пограничной речке Кальмиус?

— Но вы же сами писали в своей книге «Мариупольская старина», — парирует мои сомнения Владик Гончаренко, — что весной 1754 года прибыла в Кальмиус из Сечи кара­тельная команда для розыска и ареста гайдамаков. Значит, они в наших местах были.

Да, я действительно писал об этом, опираясь на документы, обнародованные предыду­щими исследователями. Но тогда у читателя может возникнуть вопрос: если гайдамаки бо­ролись за веру православную и свободу украинского народа, то почему же их преследовала командная верхушка Запорожской Сечи, которая вела борьбу за те же самые идеи?

Дело в том, что слово «гайдамак» не случайно происходит от слова «нападать». Гайдама­ки были не только борцами с иноземными угнетателями (главным образом — с польской шляхтой). Они нападали также на помещичьи, старшинские и другие богатые имения. Вла­дельцы последних называли гайдамаков разбойниками и вели с ними борьбу. У бедных же крестьян и казаков гайдамаки вызывали восхищение и сочувствие, они считали их борцами за социальную справедливость. В дошедшем до наших дней устном народном творчестве гайдамаки представлены сказочными героями, они опоэтизированы, окружены романти­ческим ореолом. Такое же, между прочим, явление наблюдается в истории и других народов. Вспомним хотя бы благородного разбойника Робина Гуда, который грабил богатых и разда­вал добычу бедным, был их защитником. В украинском фольклоре гайдамаки тоже предста­ют благородными рыцарями без страха и упрека, которые мстили богатым за обиды, нане­сенные ими народу.

Вот почему «серома» (бедные казаки) Кальмиусской паланки в 1754 году стеной стала на защиту гайдамаков против преследовавшей их карательной команды. Уже одного этого вполне достоверного, документально подтвержденного факта достаточно, чтобы предание о гайда­маках, которые находили кров в скалистой пещере у Кальмиуса, не казалось столь уже безос­новательным и невероятным.

И меня повезли посмотреть Гайдамацкую пещеру (давайте называть ее с большой буквы).

За рулем «жигуленка» сидел директор одного из промышленных предприятий Мариупо­ля Сергей Петрович Мосципан, в «экипаж» входил еще Владимир Константинович Кульбака, заведующий отделом археологии Донбасса Украинской лаборатории охранных исследова­ний памятников археологии, истории и культуры и, конечно, Владик Гончаренко, организа­тор этой чудесной экспедиции или экскурсии — называйте, как хотите.

Из всего «экипажа» я один впервые еду по этому маршруту, остальные в Гайдамацкой пещере бывали не раз и много диковинного от людей о ней слышали. Рассказы моих спутни­ков помогли скоротать время в пути, совсем, впрочем, недолгого.

Сергею Петровичу, например, довелось как-то разговориться с одним пастухом, кото­рый упомянутую пещеру знал с детства, а от старых людей слышал, что жили в этой пещере отчаянные храбрецы — гайдамаки.

Она служила им охранным постом. Здесь они контролировали все суда, которые шли по Кальмиусу вверх и вниз. Ну и «шуровали», конечно, а добычу в этой же пещере и хранили. Кальмиус в те времена был полноводной и, следовательно, вполне судоходной рекой.

— А еще, — добавляет Владимир Константинович, — я слышал рассказ о том, что гай­дамаки устраивали засаду у галечного брода, что неподалеку от нынешней Талаковки. Так как моста через Кальмиус тогда не было, то по этому броду переправлялись возы и целые обозы. Легкой добычей, надо полагать, становились в этом месте и речные суда, так как через брод их приходилось перетаскивать волоком. Таким образом, «шуровать» у этого галеч­ного брода было очень даже удобно.

«Экипаж» обращает мое внимание на степной курган, который медленно проплывает мимо нашего автомобиля. Он называется Пинтучесы, что означает «мышиная гора». Нахо­дится он невдалеке от Сартаны, и люди рассказывают, что когда в 1780 году сюда пришли греки — переселенцы из Крыма, на Пинтучесы жили два гайдамака, которые потом ушли куда-то из этих мест. И я вспоминаю, что эту легенду изложил в одной из своих публикаций старейшина литературы мариупольских греков — поэт Леонтий Кирьяков.

На пути нам встречается не только Пинтучесы, но и многие другие искусственные хол­мы, под которыми скрываются древние захоронения. И мне вспоминается песня о донецкой степи из знаменитого в свое время кинофильма мариупольца Леонида Лукова «Большая жизнь»: «Спят курганы темные, солнцем опаленные…» Правда, сейчас, в разгар весны, они еще хра­нят свою свежую зелень и поэтому особенно радуют глаз.

А спутники напоминают мне об еще одном выдающемся кинорежиссере — Сергее Бон­дарчуке. Вот здесь, показывают мне, Сергей Федорович снимал чеховскую «Степь». Я смот­рю на бесконечный зеленый ковер и пытаюсь представить себе, как прокатилась здесь когда- то пароконная бричка, в которой сидел молодой Антон Павлович Чехов, направлявшийся в любимую им Донецкую Швейцарию — в Славяногорскую обитель.

От этих мыслей отрывает меня рассказ Сергея Петровича об услышанном им от одного жителя села Васильевка, что на Кальмиусе близ Гранитного (Карани). Приезжали будто бы в наши края американцы, целая делегация. Они предложили снова сделать Кальмиус судоход­ным от устья до Донецка. Они пригонят технику и расчистят русло, но при одном непремен­но условии: все, что они раскопают в речном иле, станет их собственностью.

Принимали делегацию с традиционной нашей щедростью и размахом, так что сто­лы, накрытые на свежем воздухе, ломились не только в образном, но чуть ли не в бук­вальном смысле. После принятия хорошей дозы языки у всех, как водится, поразвязались, и у американцев удалось кое-что выведать. Расчисткой русла Кальмиуса они, ока­зывается, заинтересовались потому, что на речном дне покоятся корабли с золотом и драгоценностями, потопленные некогда при различных обстоятельствах запорожцами и гайдамаками. Как они, американцы, об этом узнали? Из космоса заприметили, своими спутниками-шпионами.

И что же ответили компартийные деятели, столь хлебосольно принимавшие заокеанс­ких гостей?

Они сказали «нет». Дескать, зачем мы будем отдавать американцам наше золото? Мы лучше сами его раскопаем.

Но ничего, конечно, не раскопали. Даже начать не успели.

Что вся эта история действительный факт, я утверждать не берусь, хотя мне смутно по­мнится, что о чем-то подобном читал в одной газете. Но что легенда эта имеет какую-то связь с пещерой, к которой мы сейчас едем, я не сомневаюсь.

Но вот «жигуленок» сворачивает с асфальта на грунтовую дорогу. Мы едем мимо Воронь­его базара. Это обычная придорожная посадка, но деревья здесь так густо облеплены воро­ньими гнездами, что даже сейчас, когда листва еще не появилась, сквозь них, как через кры­шу, неба не видно.

Наконец мы у цели. Машина останавливается на высоком скалистом и обрывистом бе­регу Кальмиуса. На косогоре — хоть влево посмотри, хоть направо — насколько хватает глаз море цветов: фиолетовых, синих, желтых, красных. Вот дикие тюльпаны, вот похожие на фиалки, но это не фиалки, а что-то другое. К сожалению, никто из нас, выросших на город­ском асфальте, не знает названия этих чудесных творений природы, высоко в небе поют- заливаются жаворонки и другие пичужки, названий которых мы также не знаем. А «воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка». А Кальмиус в доисторической тишине, почти не наруша­емой отдаленным жужжанием автомобильного мотора, невозмутимо несет свои скромные воды к Азовскому морю. И если бы не комариное жужжание упомянутого мотора да на гори­зонте перечеркивающие небо мачты высоковольтных линий, можно было бы подумать, что мы находимся среди первобытного пейзажа, каким он был и при скифах, хазарах, половцах, киевских русичей, запорожских казаках, гайдамаках.

В такие минуты и ощущаешь «благоволение в человеке» и невольно приходит мысль: «Боже, как прекрасна эта земля!».

Оставляя в стороне отвесную кручу, мы спускаемся по замшелым скалам вниз, в долину Кальмиуса. Под ногами осыпается каменная крошка.

—   Этим гранитам, — говорит Владик, — миллиарды лет.

Однако поистине ничто не вечно под луной. И этот доисторический гранит под натис­ком не веков даже, не тысячелетий, а миллионолетий утратил свою несокрушимую твер­дость и рассыпается от наших шагов на мелкие камешки.

—   Осторожно, — предупреждает Сергей Петрович, — здесь водятся гадюки.

Живописная красочность мира для меня несколько меркнет, я внимательней гляжу под ноги.

Но вот мы уже в долине, и в отвесной гранитной скале, причудливой от многотысяче­летних выветриваний, я обнаруживаю темный зев той самой пещеры, которую в народе до сих пор зовут гайдамацкой, не забыв о тех, кто обитал здесь два с хорошим гаком столетия назад. Вход в нее достаточно высок, однако ниже обычного человеческого роста, поэтому входить в пещеру, склонив голову, как будто отвешивая поклон тем, кто в пору седой запо­рожской старины находил здесь кров и прибежище.

Потолок пещеры не низок: мы стоим в ней в полный рост. Она довольно вместительна — метров 10-12 горизонтальной глубины.

—   Я слышал от старожилов, — говорит В. К. Кульбака, — что еще сравнительно недав­но пещера была глубиной метров в 30, но произошел обвал и «укоротил» ее. Иные утвержда­ют, что в старину подземный ход из пещеры вел на противоположный берег Кальмиуса. Но это уже явная легенда, как и рассказы о сокровищах, которые в том подземном переходе прятали гайдамаки.

Любопытно, что если развести здесь костер, то не задохнетесь: в пещере, кроме входно­го, есть отверстие «этажом выше», и через него сквозняк уносит дым.

На стенах пещеры нет никаких наскальных рисунков и следов ручного труда. Она не выдолблена человеком в гранитной скале, а такой, как есть, сотворена природой.

Что ж, гайдамаки вполне могли найти здесь убежище если не круглый год, то уж во всяком случае в теплые месяцы и, уже вне сомнений, укрываться здесь от непогоды и ждать, пока удача приплывет к ним по речной глади.

И тут я выкладываю своим спутникам заранее приготовленный сюрприз. Известный историк украинского казачества А. А. Скальковский в одной своей работе сообщает, что после разгрома восстания Гонты, знаменитой Колиивщины (1768) некоторые гайдамаки переселились на берег Азовского моря, где их почему-то называли харцызами. Что название донбасского города Харцыск, в народе шутливо именуемом Сан-Харцыском, пошло от тех гонтовцев, «харцызов», утверждать не стану: я этого не знаю. Но что факт, сообщенный А. Скальковским, имеет самое прямое отношение к бытующему в Приазовье легендам о Гайдамацкой пещере, — за это готов поручиться.

* * *

Хотелось бы, конечно, показать как можно большему числу людей Гайдамацкую пещеру, чтобы знали о ней, одной из страниц истории нашего края. Но и желание Владика Гончаренко уберечь этот восхитительный уголок Приазовья от нашествия не вполне цивилизованных туристов (недаром, же их в народе называют «дикими»), тоже понять можно.

Когда мы выбрались из пещеры и по пологому склону шли к берегу реки, я увидел в густой траве еле наметившую тропинку и ногой отшвырнул ржавую консервную банку. Тай­ное рано или поздно, становится явным: здесь и помимо нас бывают любители родной при­роды и истории края.

Поэтому прошу читателей: если, проявив любознательность и настойчивость, вы разы­щете Гайдамацкую пещеру, не разрушайте нашу красоту и память, пощадите этот прекрасный уголок Приазовья.

Лев Яруцкий

«Мариупольская старина»

Быль о трех тополях

 

Вскоре после того, как прилетела в Мариуполь весть о том, что царь отрекся от престола, кряжистый кузнец Яков Перков решил соединить свою судьбу с судьбой статной дивчины Даши. Уже через год родила она ему сына. На радостях счастливый отец посадил рядом с домом тополек, чтобы рос он ровесником первенца — Петра. А чтобы не засох, Дарья щедро поливала его. И не знали они, что далекие-далекие предки мариупольских греков считали тополь деревом скорби.

Малограмотным им был неведом древнегреческий миф о первенце бога Солнца Гелиоса — Фаэтона, слезно вымаливавшего у отца возможность всего лишь раз прокатиться на колеснице, в которой каждое утро Гелиос поднимал и катил по небу Солнце. На беду отец уступил просьбе молодого сына. Но тот не удержал своенравных лошадей, и Солнце с колесницей устремилось к Земле.

Чтобы оно не сожгло ее, Зевс метнул молнию и сбросил ею Фаэтона с колесницы. Лошади, почуяв свободу, унеслись вместе с Солнцем к Гелиосу, а Фаэтон упал в реку и утонул. Долго скорбел Гелиос еще более — его сестры Гелиады. Они ни на миг не уходили с берега реки, взявшей их брата. И тогда сжалился Зевс и превратил их, неутешных в скорби, в тополя.

Не читали, наверное, Яков и его жена поэму Тараса Шевченко «Тополя», написанную на основе легенды, в которой шла речь о том, что не дождавшаяся своего суженого и понуждаемая матерью выйти замуж за богатого, дивчина выпросила у ворожейки зелья, выпила его и стала тополем (по-украински — тополей). А если и читали, то не придали бы этому значения. Поэтому когда родился Виктор, посадили второй, а с рождением Сергея — и третий.

***

Росли сыновья, а с ними и тополя, радуя сердца родителей.

После школы сначала Петр, а затем и Виктор пошли по стопам отца, стали на заводе кузнецами. А Сергей, несмотря на уговоры родителей, окончил летное училище и приехал домой уже летчиком в середине того далекого и злополучного июня. Ничего не зная, в воскресный день села за стол под тополями в полном составе семья Перковых. За этим столом и застала их весть о том, что началась война.

Сергей в тот же день уехал в свою часть, а Петр вместе с отцом ушли в понедельник в военкомат. Петра мобилизовали, а Якова признали негодным по здоровью. Ушел на фронт Петр, а за ним и Виктор. И остались Яков с Дарьей наедине с тополями.

А потом пришли в Мариуполь немецкие оккупанты со своими зверскими порядками. И за то, что Яков отказался идти работать на завод, расстреляли его. И осталась Дарья без мужа и без вестей о своих сыночках. И часто в тоске подходила она к тополям и разговаривала с ними и молила бога за сыновей.

Но не помогли молитвы. Не вернулись все трое с войны. И осталась она, горемычная, наедине с тополями, которые теперь заменили ей и Петра, и Виктора, и Сергея. Старела она, а тополя становились все кряжистее. И вот однажды, когда начали строить многоэтажки, пришли к ней и сказали, что будут сносить ее дом.

- А как же тополя?! — вскинулась она.

- А как тополя? Спилим и все тут. Есть генеральный план города.

Начала Дарья Степановна обивать пороги чиновников, но всюду слышала одно и то же: тополя спилят. И тогда она в отчаянии, как в последнюю инстанцию, пошла в военкомат:

- Вы взяли навечно трех моих сыновей. Оставьте хоть тополя, которые стали памятью о них. Ведь каждого из них мы с покойным мужем назвали их именами.

Сердцем почуял военком-фронтовик, что значат для матери эти три дерева, и добился, чтобы их сохранили, а квартиру Дарье Степановне дали в доме, невдалеке от тополей. И она каждый день приходила к ним, сколько могла. А потом и сама угасла. А тополя остались жить. Остались живыми памятниками ее сыновей, деревьями скорби по них.

Николай РУДЕНКО.

"Немецкие" дома в форме свастики

 

«Немецкими» в Мариуполе прозвали здания, которые строили или восстанавливали пленные немцы сразу после войны. Все эти дома считаются добротными и сделанными на совесть.



Кто в «немецком доме» живет?

Немцы работали в нашем городе с 1946-го до конца 1948 года. «Люди как люди, обычные» — вспоминает их краевед Аркадий Проценко. «Худые, немытые, нестриженые, в серо-зеленой форме со споротыми знаками различия» — описывает немцев Игорь Боровков, преподаватель ПГТУ, в своем очерке «Вековая история храма науки».

А по всему СССР пленных «фрицев» было около 4,5 миллионов, после войны на работах осталось около трех миллионов. Эти данные уже в современности опубликованы Министерством обороны России.

Им пришлось восстанавливать разрушенное, во многом их же армией.

В Мариуполе это было, во-первых, ремесленное училище, старейшее в Украине, сожженное во время оккупации. Теперь это профессиональный металлургический лицей №3. Во-вторых, цеха мариупольских заводов, например, имени Ильича, превращенные в груду железа и переплетение проводов еще при отступлении советских войск в 1941-м году.

В-третьих, самое известное «немецкое» здание – старейший корпус №1 ПГТУ. Здание сожгли отступавшие немецкие войска в 1943 году. А спустя три года добротный остов, без полов, перекрытий, окон и дверей пришлось восстанавливать немецким пленным.

А самое интересное – это жилые «немецкие дома». На Левом берегу и, по дополнительным данным, еще и на поселке Аэродром Ильичевского района, на «кварталах».

На Левом Берегу прямоугольник «немецких» домов просматривается очень четко. Одна сторона прямоугольника выходит на улицу Азовстальскую. Другая – на Владимирскую, противоположная ей – на бульвар 50 лет Октября. Четвертая сторона – на улицу Воинов-освободителей, Дома построены, по словам старожилов, в 1948-м году. Их «немецкое происхождение» жители помнят.

Легенда про немецкие газеты

«Немецкие дома» обросли в народе легендами, самыми невероятными. По одной, немцы, работавшие на Аэродроме, нарочно «делали дома холодными», а в проемах стен прятали газеты из Германии, так они и сейчас замурованы в стенах. Профашистские ли это газеты или нет, легенда не указывает.

Насчет «холодных домов» даже беглый опрос жителей поселка Аэродром показывает одно: бред. «Вздор! Очень теплые, прекрасные квартиры!» — сказала 23-летняя Елена Ткачева. А газеты…может, кто находил у себя в доме в пустотах стен немецкие газеты? Отзовитесь!

Жили пленные в городе, по-видимому, не в одном месте. Краевед Сергей Буров в 90-е годы писал, что «фрицев» размещали на Правом берегу, в бараках с дугообразной кровлей. Достояли эти бараки и до современности. Аркадий Проценко помнит иное: немцы жили в том же здании нынешнего первого корпуса ПГТУ, которое восстанавливали. А собственно, чего там не жить, места достаточно. Наверное, и свои надписи на немецком языке «постояльцы» сделали в свободное время.

Байка о домах со свастикой

Еще одна легенда касается квадрата домов на Левом берегу. Якобы они были построены немцами в форме свастики. Потом советское начальство схватилось за голову и велело достроить дополнительные здания, чтобы свастику порушить. Но если эти достройки убрать, получается свастика.

Мы проверили эту легенду. Она опять-таки не соответствует действительности. Квадрат «немецких домов» принципиально отличается по форме. Свастика не получится, хоть убирай его элементы, хоть не убирай, хоть добавляй в картину деревья и ближайший детский садик. Это видно и невооруженным глазом, и в программе «Планета Земля» Google (вид местности со спутника).

На свастику, если уж говорить, больше похожи многие другие дворы в городе, к которым немцы вообще не имеют отношения.

Кстати, как видно по надписям, оставшимся на стенах ПГТУ, идеи фашизма среди пленных немцев были уже непопулярны. Они больше интересовались социализмом — под влиянием советской пропаганды.

«По выходным они ходили гулять…»

В конце 90-х годов СМИ облетел трогательный сюжет: немец Вилли Биркемайер спустя полвека разыскал на Украине любовь своей юности Нину Бирюкову. Познакомился он с ней… в Мариуполе после войны. Будучи в советском плену, он отстраивал завод имени Ильича. Расстались молодые люди в 1948 году: Вилли отправили на родину.

Вернувшись в ФРГ, первые годы он надеялся, что отношения между странами потеплеют, и он вновь встретит Нину. Но холодная война только набирала обороты. Несмотря на то, что в 1948 году СССР отправил немецких пленных домой (кроме военных преступников), с ФРГ даже не был подписан мирный договор. Именно в этот год отношения между странами испортились окончательно, и СССР далее много лет признавало дружбу только с ГДР.

Вилли женился, прожил жизнь, и только через полвека познакомился со своей украинской дочерью Татьяной…
Уже эта история показывает, что пленные в Мариуполе не были отверженными и ненавидимыми всеми. Пленный мог вести более-менее нормальный образ жизни и даже встречаться с местной девушкой.

Как все-таки относились мариупольцы к немецким пленным? Рассказывает Аркадий Проценко:
- Мы учились в ремесленном училище (ПТУ№3), а немцы как раз его восстанавливали. Естественно, мы общались с ними. Правда, особых тем для разговоров у нас с ними не было.
Немцы свободно ходили по городу. На работу их сопровождали двое конвойных солдат. А в выходные дни, я заметил, им разрешали свободно гулять. Никто немцев не трогал. Как к ним люди относились? Нормально относились. Никаких негативных выпадов, поступков по отношению к ним не было…

Мария Королева,
Фото автора

 

Самые страшные тайны Мариуполя

Возможно, это самая страшная тайна Мариуполя.  Столько слухов…. А сколько легенд об этой загадочной странице мариупольской истории!

Перекресток ул. Семенишина и ул.Греческой. Именно здесь легенда перестает быть легендой и становится реальностью.

В 1928 году рабочими, проводившими основную водопроводную магистраль, была обнаружена солидная каменная кладка. На место сразу был вызван работник Мариупольского краеведческого музея Петр Пиневич. Вот что говорится в одном из фрагментов отчета П.М.Пиневича об археологических исследованиях на Мариупольщине и археологических раскопках за 1928 г.

«1-го сентября на скрещении ул. К. Маркса и Малой Садовой, чуть ниже по спуску, рабочими, проводившими основную водопроводную магистраль, была обнаружена солидная каменная кладка, идущая сначала поруч с траншеей водопровода, а затем перерезающая по направлению в восточном направлении. Траншея для водопровода служила для бытовых нужд и орошения рассады в теплицах местных жителей.Подземная кладка из кирпича и дикого камня поражает своей массивностью, крепостью и шириною. Оговариваюсь, направление водопровода было по спуску, вырезанному в бывшем обрыве горы; приблизительно по отвесу глубина выемки в одном месте 3-4 арш., глубина до обнаружения хода 5-5 '/2 ар. от поверхности мостовой по спуску. Рабочие предупредили меня, что им по ходу работы необходимо перерезать каменный ход и в моем присутствии приступили к взлому. Проделанное отверстие обнаружило: подземный ход был сделан из кирпича на верхних сводах и гранита с боков и внизу на месте пола. Кладка была основательная; пол из четырехугольных не одинаковой (с. VII в) величины хорошо пригнанных и тщательно обтесанных сверху плит, скрепленных по швам цементообразной массой, бока на высоту 69-80 см из дикого камня, пригнанного друг к другу большими глыбами и выше купообразная кладка из хорошо обожженного кирпича, немного суженного - по своей форме - к одному концу. Высота хода от 0,84 см до 1,5 м, ширина 1 м, при поворотах - 1,1 м, ход чистый, сухой, чуть поднимающийся к верху, по спуску уклоняясь в сторону (С.З) М. Садовой улицы. Открытый ход был проветрен и далее детально обследован, пока это оказалось возможным в наших условиях. Всего обследовано в с.-з. направлений 17 метров, ход одинаковой ширины и чуть заметным в некоторых местах изменением в высоте (от 0,85 - 1,5 м) поворачивает на с.-з. и прекращается обвалом кирпичного свода; движение по улице отдается в ходе грохотом и легким сотрясением почвы; у одного бокового выступа была обнаружена черепица "татарка", других находок не найдено. В ю.в. направлении от пролома обследовано 2 с 2 арш.; обследование уперлось в обвал, по разборке части коего удалось обнаружить разветвление хода на 2 русла, одно круто поворачивало на восток и уходило под материковую насыпь, на которой расположены дома по линии спуска, другое сохранило направление на юг; в том и другом, по-видимому, произошел крупный обвал. За неимением средств с одной стороны и учитывая, что ход расположен на главной магистрали городского движения с вокзала, а также невозможностью обставить раскопки правильно и безопасно, мною было издано распоряжение о закрытии хода, посещаемого уже в большом количестве уличными мальчиками и любителями старины. Приглашенный мною городской архитектор г. Нильсен, посмотрев кладку и самое сооружение, высказался за предположение, что это остатки городской канализации, но в то же время выразил удивление, как подобное сооружение, стоящее, по-видимому, довольно дорого, оказалось заброшенным, (с. VIII) и что он, будучи знаком с сетью городских подземных канализационных сооружений, идущих в старой части города, с этим отрогом не знаком и о нем ничего не знает. Судя же по ходу сооружения и ширине его, оно могло служить для других целей. На мою просьбу сообщить о плане канализационных сооружений, г. Нильсен ответил мне, что он сам познакомился с ним более практически по проведении разных работ. Опрос старожилов улицы дал следующие результаты:  Старик Келеш сообщил, что выемка для спуска делалась в 1879-89 году, когда строили ж/д: никаких подземных стоков для воды не делалось, да и делать их было не нужно, раз улицы замащивали камнем с выемками для воды по сторонам: на углу этих улиц он живет уже с 1842 года, в 1860 годах строил свой дом, хорошо помнит, что на месте спуска и обнаружения хода стояла усадьба соседа на 3-4 м выше, чем сейчас проложен спуск; другие старики подтвердили слова Келеша и сказались полностью незнанием о ходах в данном месте. Не отвергая совершенно мнение о канализации, мы все же можем допустить мысль, что в данном случае перед нами и военный ход, проложенный в свое время казаками из крепости Домаха или турками, если допустить мысль, что на месте нынешнего Мариуполя в XVI и XVII вв. была турецко-татарская крепость. Трудно допустить мысль, что подобное сооружение могло создаваться и так бесполезно забрасываться, хотя бы на протяжении одного столетия, да еще и при этой бедности в городских средствах, какими издавна славился г. Мариуполь. Верным предположением будет допустить, что сооружение хода - будь то военный ход и канализационный, было сделано до занятия места г. Мариуполя современными греками и возможно относится ко времени казачества, вевшим трудную  и упорную борьбу со степными хищниками. Наличие в г. Мариуполе подземных ходов не встречали возражений; вопрос о причислении к ним и этого случайно открытого в этом году хода, зависит от дальнейших изысканий и интереса к старине местного общества».

В следующий раз подземные ходы Мариуполя напомнили о себе лишь пару десятков лет спустя.

В 1956 году на месте шоссейной дороги произошел обвал, обнаживший подземные тоннели. На место обвала выезжала научный сотрудник Мариупольского краеведческого музея Р. И. Саенко. Вот что она тогда писала в письме №175 от 27.05.65 г. директору Института археологии АН УССР: «1. Во время ремонта шоссейной дороги в нашем городе был обнаружен подземный ход, который расположен на небольшой глубине в сечении (пропущено место для рисунка, сам рисунок в данной копии отсутствует). Боковые стены хода выложены гранитными плитами, очень точно подогнанными по граням. Свод выложен красным кирпичом, расположенным перпендикулярно своду.

Есть предположение, что этот подземный ход прорыли запорожские казаки, которые в конце XVII – нач. XVIII вв. основали крепость "Кальмиус" на месте современного гор. Жданова. Позже этот ход мог использоваться жителями города. Нас интересует, когда был ход обложен гранитными плитами и кирпичом? Можно ли установить это по тем образцам, которые мы высылаем? На одном из кирпичей было найдено клеймо: (пропущено место для рисунка, сам рисунок в данной копии отсутствует). Размер кирпича 26,2 х 13 х 7 см. Это третий подземный ход, найденный в нашем городе».

Заметьте, Саенко пишет, что подземных тоннелей найдено три. Где же третий?

Буквально на два квартала выше по ул. Семенишина, есть старинный дом, в котором некогда жил владелец двух ювелирных магазинов г-н Подопригора. Несколько лет тому назад новые владельцы дома делали ремонт.  На глубине в несколько метров весь дом пересекал старинный, арочный, частью обвалившийся туннель.  Чуть пригнувшись, по этому туннелю мог пройти человек.  Своим расположением туннель был ориентирован на Городской сад.  Туннель в двух местах до основания был перерублен фундаментом дома.

А через несколько домов от дома ювелира Подопригоры, на ул. Энгельса, 1, располагается  известная в городе «коксохимовская» пятиэтажка. На этом месте в послевоенные годы был колодец. Будучи 14-летним подростком в него спускался известный краевед Аркадий Проценко. По его воспоминаниям, от данного колодца в сторону главной аллеи Городского сада, к крутому обрыву, проходил туннель. Он был округлой формы, около 1, 5 метра в диаметре, выложен из красного кирпича.

Аркадий Проценко  в своей книге «Азовстальские истории» рассказывает о туннелях под  городом: «… В давние времена в глубине обширного холма, на котором расположился город, были прорыты туннели, где укрывались жители от врагов. Туннели эти лучами расходятся от центра города и во многих местах имели выходы на поверхность, образуя объемные колодцы. Говорят, что в мае 1855 года, когда англо-французский флот прорвался в Азовское море, защитникам  Мариуполя пришлось нелегко. От разрушительного  орудийного залпа запылали в городе дома. Многие жители семьями укрывались в туннелях. Еще и сегодня под городом сохранились подземные ходы, порой достигающие в длину один – два километра».

Поговаривали в городе, что еще в советские времена один из оползней на обрыве, в районе памятника «Пушка», обнажил старинный арочный вход.  Тогда руководство горкома Компартии приняло решение залить этот провал бетонной площадкой, на которой установили кафе «Ласточка». Только вот при строительстве площадки в одном из углов оставили вход для доступа в туннель и поставили металлическую дверцу.  Кафе «Ласточка» канула давно в прошлое, а вот бетонный фундамент  остался и по сей день.

О Мариуполе

Мариуполь с высоты птичьего полета8